таксопарк, а завод по производству лаков и красок.
– А за пять счётчиков отвезёте?
Работяги переглянулись.
– Покажи деньги, – ощерился золотыми коронками тот, что постарше.
Содержимое бумажника его удовлетворило.
– А вдруг ты хочешь угнать нашу машину. – Молодой провёл ребром ладони по горлу.
– Во-первых, я вашей машины не видел. Во-вторых… во-вторых, у меня и своя есть.
– А оружие у тебя есть?
– Нет.
– Проверить можно? – не унимался молодой.
– Проверяй.
В поисках ножа ощупывает брюки на уровне лодыжек. С минуту мужики о чём-то перешёптываются.
– Короче, извини, парень. Времена смутные, поэтому лучше мы не заработаем, но зато живы останемся.
– Чего тогда комедию ломали? И бабушка ещё надвое сказала, долго ли вы на вредном производстве живы останетесь.
Выставляя на прилавок пиво, продавщица сельпо долго изучает меня взглядом.
– Куда нарядный такой? На свадьбу?
– Если только на кошачью. А автовокзал у вас где?
– Откуда в селе автовокзал? Автовокзала у нас нет. Остановка недалеко, – указывает рукой девушка.
Я иду по дороге, голосуя все проезжающие мимо авто. Редкий случай, когда ни желающих помочь, ни стремящихся заработать не находится. До остановки остаётся не больше двадцати метров. Увидев приближающийся ЛАЗ, похожий на гигантский перевёрнутый холодильник на колёсах, ускоряю шаг. Автобус медленно притормаживает, открывая только переднюю дверь, и тут же трогается с места. Я стою с разведёнными в стороны руками. Потные ладони сжимают бутылки с пивом. Кого так ненавидит водитель этого тарантаса? Русских, горожан или, может, всех пассажиров… От полной безысходности продолжаю движение в сторону Риги, не обращая внимания на начинающийся дождик, который оставляет разводы на моих туфлях. Дождь усиливается, когда я подхожу к следующей остановке. Откупорив бутылку пива, закуриваю и слышу завывания, доносящиеся из леса. Собаки так не воют, но и до леса далековато. Можно взобраться на крышу бетонной остановки. Но спать на бетоне будет холодно. Допив пиво, я укладываюсь на жесткие бруски давно не крашенной лавки…
Просыпаюсь от грохота подпрыгнувшей на ухабе фуры. На часах пятнадцать минут восьмого. Мне зябко, но голова совсем не болит. Ночь, проведённая на свежем воздухе, – вот оно, лучшее лекарство от похмелья. За рулём старенькой зелёной «копейки» пожилой латыш с длинными седыми волосами и острым носом. Выкладываю купюры на приборную доску, но он говорит, что это много, и говорит, что до Риги довезёт за половину. Его добрая улыбка заставляет меня настоять на своей цене.
Перед входом в офис «Пардаугавы» курят Наташа с Людой. Наташа успела переодеться. Значит, ночевала не у Валеры.
– Феликс, ну и видок… Где ты был?
Она ещё и смеётся.
– В Бене я, блядь, был. В самом настоящем Бене!
– Это же где-то на литовской границе, – встревает Люда.
– Недалеко.
– Ты перешёл на провинциалок? – хихикает Наташа.
У зеркала расчёсывает густые брови Аркадий. Товаровед Аня рассматривает себя в зеркальце пудреницы, забавно мотая головой по сторонам. Вытянув губки, оценивает мой экстерьер.
– Феликс, ты похож на породистого кота, вытащенного из центрифуги допотопной стиралки.
– Я бы на твоём месте поехал домой, – добавляет Аркадий, принимаясь чесать усы.
– Нет, сначала Феликс расскажет нам о том, как он гульнул. Феликс, ты же знаешь – я не отстану.
Зная, что Аня и вправду не отстанет, рассказываю о своём круизе в Бене. Все перестают хохотать, когда в кабинет влетает Юра. Свежий, благоухающий, всегда активный.
– Феликс, хорошая новость! Есть отличный гешефт. Прыгай в тачку и езжай в Бене. Там недалеко лакокрасочный цех, но у них очень слабо с реализацией. А меня узбеки просили. Тебя ждёт мастер. Его зовут Висвалдис…
По Аниным щекам ползут змейки туши, и она неприлично громко икает. Аркаша, плюхнувшись в кресло, бьётся головой о сложенные ладони. Я прыгаю по кабинету и, вставляя через каждое слово «блядь», кричу, что у моей машины пробит картер, что мои итальянские туфли расклеились, что мне хочется в душ и я ненавижу городок Бене. Прикусив губу, Юра похлопывает меня по плечу и отправляет домой. Затворив за собой дверь, я слышу новые раскаты смеха.
Деви
По коридору неслась рекламный агент Камилла. Лиловые сабо на платформе высотой со взрослого кокер-спаниеля, джинсы в облип, волосы лохматые. Наложить грим, «Стратокастер» в руки – и вылитый Джинни Симмонс из группы KISS. Камилла – это тип восторженно-сумасшедших женщин. Она крикливая, как стая чаек, и непредсказуемая, как прибалтийская погода.
– Фил!!! Фил, ты знаешь Жору Деви? – кричит Камилла.
– Знаком.
– Феликс, он гений! Он нереальный гений!
– Он занудлив, – говорю. – И с каких пор ты прикипела к хоккейным комментаторам? Да к тому же к бездарным.
– Ты моральный урод, Феликс! – хохочет Камилла. – За это и люблю. При чём тут репортажи?! Ты слышал, как он поёт? Он гений!
– Он ещё и поёт?! – ответил я, подражая профессору Преображенскому.
– Зайди на «Ютуб»! Я убегаю, Фил! Зайди на «Ютуб»! Там гениальный Жора Деви. Бард, певец, гений…
Вечером я зашёл на «Ютуб». Жора игнорировал ноты, делал сладкие гримасы и пел пошлятину.
Помнишь, как мы шли по тем аллеям,
Где встречали лето и рассвет,
Где, с годами быстрыми взрослея,
Ты раскрыла первый свой секрет.
Так не пели даже в плохих советских кабаках. Фарцовщики, проститутки и завмаги погнали бы Жору со сцены с матом и улюлюканьем.
Через три дня навстречу мне мчалась всё та же непредсказуемая Камилла. В лиловых сабо, косметике и в раздираемых мощными ляжками джинсах в цветочек.
– Феликс! Жора Деви оказался конченым мудаком. Жора Деви заебал, Феликс!
– Другая в твоём возрасте возрадовалась бы, – говорю.
– Пошляк! Жора Деви хочет рекламы! На халяву! Он хочет такой рекламы, какой не хотел «Депеш Мод».
– Но он же гений…
– Он мудак! У него в Юрмале концерт «Формула счастья», и он хочет рекламы как «Депеш Мод».
– Главное, чтобы он за «Формулой счастья» в комментарии «Формулы-1» не ударился. Болиды до финиша хер доползут…
Через три дня я встретил соседа Сашу Блюмта. Саша поинтересовался, не хочу ли я съездить на концерт Жоры Деви «Формула счастья». Сказал, что они дружат, что Жора талантлив, но одинок. Я понял, что судьба просто обязывает меня узнать Жору не только как комментатора, но и как певца.
Зал, вмещающий тысячу человек, был практически пуст. Человек двести пятьдесят, от силы – триста. Жора появился с опозданием на полчаса и, поправляя микрофон, посетовал, что не аншлаг. Сам артист прижимал к пузу акустику, коллеги вышли с электрогитарами. На Жоре были красивые лаковые штиблеты, красная жилетка с люрексом
